Слуга Божий — епископ Антоний Малецкий

Епископ А. Малецкий

Молитва о прославлениии еп. Антония Малецкого

Господи Иисусе Христе, Ты сказал: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Мф 19. 14). Ты преисполнил слугу Своего, епископа Антония, духом жертвенной любви и заботы о бедных детях и сиротах, а в конце жизни уподобил его Себе через страдания и несение креста до смерти. 

Божественный Наставник, праведного Слугу Своего прославь в сонме святых Своих, а мне, по его заступничеству, даруй благодать…, о которой прошу со смирением и упованием. 

Ибо Ты живешь и царствуешь во веки веков. Аминь. 

Молитву можно использовать частным образом, а также публично вне литургии. 

† Архиепископ Тадеуш Кондрусевич, СПб. 5.04.2004 

О милостях, полученных по заступничеству Слуги Божьего, просим сообщать постулатору по адресу: о. Б. Чаплицкий, ул. 1-я Красноармейская, 11, 198005, Санкт- Петербург, Россия

Знциклопедическая справка

МАЛЕЦКИЙ АНТОНИЙ (Malecki Antoni), епископ; родился 29.04.1861 в Санкт-Петербурге; умер 17.01.1935 г. в Варшаве (Польша). 

Учился в гимназии Аннен Шуле в С.-Петербурге, затем получал военно-инженерную специальность, но в 1879 г. поступил в только что открытую духовную семинарию могилевской архиепархии. 17.05.1884 г. – Малецкий рукоположен в священники и назначен викарием прихода св. Антония в Витебске; позже — викарий прихода Пресв. Девы Марии в Минске. После смерти настоятеля Малецкий отказывается передать ключи от храма священнику, лояльному царским властям, за что и подвергается аресту (14.05.1886) и 6-месячному заключению в доминиканском монастыре г. Аглона (сегодня Латвия). 23.01.1887 г. Малецкий назначен викарием прихода св. Станислава в С.-Петербурге, где трудится восемь лет. 

В 1888 г. Малецкий посещает Италию, где знакомится с воспитательной программой Джовани Боско. В 1889 г. при храме св. Станислава М. открывает приют для мальчиков, который со временем перерастает в ремесленную школу и католическую гимназию (ул. Кирилловская, 19). В его учреждении дети из бедных польских, литовских, и немецких семей могли не только получить профессию и образование, но и католическую воцерковленность. «Я скорблю по поводу испорченности молодежи огромного города… и рад был бы всех принять в этом единственном католическом заведении России… Мечта наша – уподобиться аналогичному заведению в Турине в Италии… С кем нужно работать, в ком необходимо посеять основы веры и нравственности, если не в молодежи?» – писал М. 

В мае 1895 Малецкий назначен викарием прихода св. Екатерины в С.-Петербурге, но постоянно живет при своем учреждении, которое постоянно расширяется. Открываются столярная и переплетная мастерские, позже — слесарно-механическая, кузнечная и литейная; строится просторная часовня Пречистого Сердца Марии. В 1908 г. Малецкий учреждает «Kонференцию Св. Антония», которая оказывает материальную помощь нуждающимся жителям города. С 1902 г. Малецкий — могилевский каноник, с 1917 г. — прелат. В 1914 г. Mалецкий награждается орденом Св. Анны 3 степени. 

В 1915 г. в Воспитательно-ремесленных учреждениях Малецкого было двести постоянно живущих воспитанников и 100 приходящих. Таким образом, за 30 лет своей деятельности Малецкий вывел в свет несколько десятков юристов, священников и ученых, а также несколько сот ремесленников. К 1918 г. существовало три воспитательных учреждения (Петербург, Луга и Белые Струги), в которых училось 600 сирот и детей из семей бедняков и беженцев. Однако эта благотворительная деятельность в этом же году была уничтожена новой большевистской властью. После национализации, часовня Пречистого Сердца Девы Марии стала приходским храмом, а о. Малецкий — его настоятелем. 

1921-1923 гг. — о. Малецкий ректор подпольной духовной семинарии. В марте 1923 г. о. Малецкий обвинен в контрреволюционной деятельности и арестован. На Московском процессе архиеп. Иоанна Цепляка о. Малецкий приговаривается к 3 годам заключения, но в январе 1925 г. досрочно освобождается. Впоследствии о. Малецкий окормляет многие приходы Ленинграда и одновременно служит генеральным викарием Могилевской архиепархии. 

13.08.1926 г. еп. М.д`Эрбиньи тайно рукоположил о. Малецкого в епископа и назначил его апостольским администратором Ленинграда. Советские власти постоянно унижают еп. Малецкого своими провокациями и обысками. Несмотря на это еп. Малецкий еще дважды пытается организовать в Петербурге подпольную духовную семинарию (1926 и 1928). По решению Ватикана, 09.02.1929 г. еп. Малецкий рукополагает во епископа Теофила Матулёниса. 

В ноябре 1930 г. еп. Малецкий приговаривается к 3 летней ссылке в Бурятию. Благодаря усилиям Польши и польского епископата в апреле 1934 еп. Малецкий выезжает в Варшаву. 

Еп. Малецкий скончался 17.01.1935 г. от полного истощения. Похоронен в кафедральном соборе Варшавы; в 1960 г. его захоронение перенесено на Повонзковское кладбище; в 1998 г. — в усыпальницу Варшавских вспомогательных епископов. 

В настоящее время культ еп. Малецкого набирает силу. 31.05.2003 г. началась в С.- Петербурге епархиальная стадия процесса беатификации, что в дальнейшем может привести к прославлению мученика.

о. Кшиштоф Пожарский

«Тихий человек с песков»

Выше мы рассказали о замечательной благотворительной деятельности свящ. Антония Малецкого, о его заботе о беднейших детях. Не менее важно узнать об особенностях его личности, чертах характера, о том, каким он был в повседневной жизни. Каким его видели самые близкие, был ли он действительно настолько святым человеком, чтобы сподобиться прославления его Церковью? 

Драгоценные сведения об этом содержит статья Антония Оссендовского «Тихий человек с Песков», опубликованная в «Варшавском Курьере» после смерти епископа 23.01.1935 г. Проф. Оссендовский, много лет проживший в Петербурге и знавший о. Антония лично, написал: «Навсегда оставил нас о. А. Малецкий, благодетель, опекун детей, спасавший убогих, придавленных к земле невыносимой жизнью, неимоверно отчаявшихся людей… Для тех, кто знал о. Малецкого в его ежедневном служении… это (его смерть. – Прим. пер.) не означает конец его жизни… Потому что существуют люди, которых мы не видим годами, но их присутствие ощущается каждый день…» 

Проф. Оссендовский пишет о той популярности, которой о. Малецкий пользовался во всем Петербурге. «Тихий человек» часто появлялся в судах, полиции, в приемных кабинетах министров. «В любые двери он входил тихо, в своей потрепанной сутане, с горящими глазами на бледном лице, с мягкой улыбкой на губах, а выходил в тихой радости, потому что всегда добивался своего: убедил, умилостивил, упросил». Дмитрий Соловьев, директор канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода во время прокурорства Константина Победоносцева, был вынужден сказать: «Я запрещу впускать ко мне этого священника, это становится невозможным… я принимаю во внимание все его просьбы!..» О. Антоний ответил с мягкой улыбкой: «Тогда я позволю себе смелость посетить Ваше Превосходительство в Вашем доме». 

Малецкий был особенно любим бедняками Петербурга. Встречая его на улицах, они, независимо от вероисповедания, снимали шапки и почтительно кланялись священнику в знак особого почтения. 

Проф. Оссендовский описал свои частые встречи с о. Малецким, благо последний время от времени появлялся в его доме. Неизменно худой и бледный, но с горящим взглядом, проникающим в самую душу человека, он постоянно заботился о том, чтобы чем-то помочь своим воспитанникам. И всегда получал для этого необходимую помощь, никто не мог ему отказать: «Он был так уверен в своем обаянии, что не боялся никого, не боялся стучать в любые двери: хотя тихо и скромно, но — рукой, не знающей сомнений». 

Вот пример посещения о. Малецким квартиры какого-нибудь студента: «По делу, не терпящему отлагательств, пришел к тебе, брат мой… Ради ран Христовых, не отказывай мне». 

При этом глаза священника смотрят как бы в самое сердце. И вот он просит студента бесплатно позаниматься с двумя своими воспитанниками, способными мальчиками, чтобы получше приготовить их к экзамену на аттестат зрелости. Попытка отказаться и оправдаться отсутствием свободного времени встречается со спокойным ответом о. Антония: «Об этом не беспокойся… мы будем приходить к тебе в семь утра». И священник добился своего. Благодаря ему «кухаркин сын» нередко становился профессором Петербургского университета. 

Янина Дойникова подтверждает слова проф. Оссендовского в своих воспоминаниях об о. Малецком: «Старшего сына мама моего отца отдала в приют для польских детей, который основал и которым руководил о. Малецкий. В приюте мальчики изучали какое-нибудь ремесло по выбору – в зависимости от способностей – и получали общее образование по гимназической программе. В приюте мой будущий папа стал плохо себя вести, почти совсем не учился (он обиделся на маму – ведь она с младшим братом осталась дома, а он вынужден был жить среди чужих людей). О. Малецкий вызвал его к себе и сказал: «Вижу, ты решил стать сапожником? Если ты и впредь будешь так относиться к своим обязанностям, тебе не останется ничего другого, как только латать чужие стоптанные башмаки». О. Малевского любили все дети за его доброту и справедливость. Разговор с ним оказал на поведение моего отца огромное влияние. С тех пор он стал стараться заслужить похвалу и вскоре стал одним из лучших учеников. Он окончил приютскую школу и поступил в Военно-медицинскую академию». 

Однажды о. Малецкий неожиданно пришел к друзьям проф. Оссендовского – молодым атеистам, находившимся под влиянием философии Ницше. Они наизусть знали его книгу «Евангелие нищего». Священник пришел, чтобы просить молодых людей согласиться бесплатно преподавать в школе при его часовне, где «занятия начинались с молитвы перед черным распятием». Так они начали заниматься с детьми, помогая им по разным предметам. Хотели они того или нет, но приходилось слушать слова молитвы, а иногда из любопытства посещать воскресные богослужения в церкви. И вскоре молодые атеисты отказались от своей гибельной идеологии. Обратившись к Богу, они оправдывались перед товарищами так: «Ницше остается Ницше, Макс Штейнер — Максом Штейнером, но такого кроткого человека, носящего в себе Бога, и скотина не обидит, тем более свободомыслящий интеллигент». 

Однажды проф. Оссендовскому довелось встретиться с директором одной из петербургских гимназий, который называл отца Малецкого «великим человеком с Песков» и удивлялся тому, что этому священнику совершенно невозможно отказать: «Он приходит ко мне и просит освободить от платы за обучение или назначить стипендию ученику, и всегда просит о том, кто действительно заслуживает этого прошения. Например, сегодня снова был у меня и представил дело одного из наших воспитанников. Дома — нищета, о внесении платы не может быть и речи! Я говорю священнику: «Может и удалось бы что-то сделать, если бы мальчик получше знал латынь…» «Латынь?» — говорит «тихий человек». – Господин директор, даю Вам мое пастырское слово, мальчик через месяц будет говорить почти как римлянин. Я его знаю». 

Затем отец Малецкий договорился с доминиканцем Воллингером, и тот согласился бесплатно заниматься с мальчиком латынью. Впоследствии у этого воспитанника о. Малецкого не было никаких проблем в гимназии, ему даже выделили стипендию – 60 руб. в год. 

Проф. Оссендовский называл о. Малецкого «тихим человеком с Песков», поскольку его часовня и приют находились в петербургском квартале «Пески» и «этот Божий ловец рыб закидывал сеть в миллионное море Петербурга, вылавливая из городской стихии польскую нужду, польскую нищету и слезы. Он заботился о детях и защищал их, повторяя: «Я чувствую на себе взгляд Всевышнего, если мне удается зажечь в грустных глазах ребенка лучик радости». О. Малецкий умел «никого не понуждая, пробудить стремление к самостоятельному труду, гордость от удачи, жажду молитвы и несгибаемую, зиждущуюся на вере, надежду. Он воспитывал настоящих людей – честных, трудолюбивых, полезных для общества. Карать он не любил, да и не умел». Вот пример: один из новеньких, только что прибывших в приют воспитанников, украл у кого-то перочинный ножик, и вскоре все открылось. Тогда о. Антоний заплакал и, успокоившись наконец, сказал «обвинителям»: «Вы – семья. И он один из вас. Да, он согрешил, но помните, что он прожил с вами только неделю, и что бывают куда горшие проступки». Мальчики как-то наказали воришку, но зато позже все его любили. 

О. Малецкому довелось пережить и страшный день. Один из близких и любимых им людей совершил убийство. Семья убийцы, исчерпав все средства, просила священника, «используя свое обаяние, ходатайствовать за осужденного». О. Антоний не согласился сразу ответить на такую просьбу, но «целый день и целую ночь провел в молитве, лежа крестом у алтаря, боролся с собой, молил Бога дать совет, придти на помощь». Утром следующего дня бледный, дрожащий, он (возможно впервые в жизни) был суров и непреклонен. Священник твердо отказал в помощи приговоренному: «Был велик грех, и наказание должно быть велико». Однако он не оставил несчастного грешника и помогал ему в тайне от него, не называя своего имени, молился за него. Когда заговаривали об этом убийце, о. Малецкий «в разговоре плакал горючими слезами. После этого случая на его лице осталось несколько глубоких морщин – след великого страдания». 

В 1918 г., после того как большевики отняли у него Ремесленно-воспитательные учреждения на Песках, о. Малецкого не допускали к его детищу. Для него это стало огромным потрясением, подобным смерти близкого человека. Он сразу состарился, стал молчалив, ходил, будто окаменев, и, если его пробовали утешать, повторял: «Воля Божия, воля Божия». 

Затем появились доносы, начались преследования и, наконец, – дальняя ссылка. Но, следуя этим путем мученика, истощенный и больной, он все-таки оставался собой. Спокойный, тихий, во всем послушный воле Божией, он приходил к другим со словами утешения и был поэтому для многих образцом человеческого достоинства и христианского долготерпения. Один русский человек, после 1917 г., читая доклад в Хельсинки, с изумлением и уважением вспоминал о. Малецкого, называя его «святым человеком» и «наставником страдающих». Какой же была «тихая, незаметная, лишенная всякого шума, грохота и рекламы, жизнь этого скромного священника»? Он был одним из тех немногих людей, чье присутствие в обществе оказывает на него неведомое, почти мистическое воздействие. 

Профессор, а впоследствии ректор Виленского университета, свящ. Александр Войцицкий в своей статье «Петербургский отец Боско», напечатанной в «Варшавском Курьере» (6.05.1935), приводит другие детали, характеризующие о. Малецкого. Автор статьи пишет, что свящ. Малецкий держался воспитательной системы св. Иоанна Боско — подбирал на улице бедного ребенка и воспитывал в нем честного человека, в том числе вкладывая в его руки профессиональные навыки: «Наставлял их, воспитывал сердце, приучал к религиозным практикам и одновременно учил ремеслу, которое обеспечило бы юноше безбедную жизнь». 

В 1915—1918 гг. о. Малецкий заботился о 700 детях и молодых людях обоего пола (столько их было в двух дошкольных отделениях, интернате для девочек, и в школе для детей беженцев военного времени). 

Воспитывая мальчиков, о. Антоний не применял никаких физических наказаний. Чаще всего он наказывал, лишая награды или проявлений своей отеческой любви. «Нужно было видеть, как этого скромного священника в потертой сутане любили все – от старшего воспитателя до самого маленького бутуза». В Учреждениях свящ. Малецкого все были связаны почти семейными узами. Поэтому священника все называли «отченькой», «папенькой», «батюшкой». Он неутомимо руководил своим начинанием с неизменной легкой улыбкой на лице. 

Отец Малецкий был ценителем и любителем шутки. Сестра Ядвига Воликовская вспоминала, что митрополит Симон Козловский любил часто навещать Учреждения на Песках. Однажды он беседовал с воспитанниками о. Малецкого и напомнил им евангельские строки: «Всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке» (Мф. 7, 26). Когда архиепископ закончил свое обращение, о. Малецкий отвез его в митрополичий дворец. Пока они ехали, владыка спросил молодого пастыря: «Ну что, хорошо ли я говорил?», на что о. Антоний ответил шутя: «Ну и посмеялись же Вы надо мной!». «Как? Что? Что я не так сделал?» — заволновался престарелый архиепископ. «Да вот, — ответил священник, — Вы же сказали, что я глуп, потому что построил дом на Песках» (та часть города, в которой находился приют, основанный о. Малецким, называлась «Пески»). 

Екатерина Линкевич рассказывала об о. Малецком подробности, которые запомнила еще в детстве: «Настоятелем на Кирилловской был о. Малецкий. Я его очень хорошо помню. Иногда мама передавала ему через меня пучок свежего зеленого лука с нашего маленького огородика на Охте. Мама говорила, что отец очень любит зеленый лук. Видя меня с этим пучком, о. Малецкий всегда улыбался и говорил: «Вот пришла наша «зеленщица»». Обнимал, гладил меня по голове, целовал в темечко. Отец был такой добрый. Мы, дети, бывало, как только его увидим, сразу к нему бежим. А он нас всех готов был обнять, каждому скажет доброе слово. Не помню, чтобы я когда-нибудь видела, как он гневается на кого-то. Он всегда светился добротой. Я росла в общении с ним. Церковь стала для меня духовным домом. О. Малецкий был очень прост в общении. Он никогда не стеснялся нас. Например, когда кирпичи нужно было перенести на стройке, он вместе со всеми брался за работу. Носил и поднимал… Участвовал во всем… Он помогал на строительстве новой школы. Мы, дети, когда приходили утром в церковь, то всегда сначала молились. Молились мы по-польски, и отец Малецкий всегда был с нами». 

Регина Сычева так рассказывала об о. Малецком: «Мы ходили в церковь на Кирилловской ул., где настоятелем был отец Малецкий. Прекрасный человек! Все его очень любили. Отец Малецкий часто заходил к нам домой, в праздники бывал у нас непременно. В 1918 г. он даже крестил Эварда дома. Мы всегда ждали прихода о. Малецкого с нетерпением, приветствовали его, стоя в сенях, как будто ожидали большого гостя. Мама просто вся сияла от радости. Папа был очень доволен. У о. Малецкого было приятное лицо, благородное и красивое. Помню его, когда он уже был пожилым человеком. Он носил черную сутану, на плечах – не то плащ, не то пальто, в руках палка. Он был полон жизненной радости, весел, искрился добротой. У меня осталось с детства такое впечатление, как будто Господь Бог к нам приходил. Притягательность его образа основана прежде всего на том, что в общении с самыми разными людьми отец Малецкий был всего лишь простым обычным человеком. Мы, дети, слушали только то, что говорил отец Малецкий, а говорил он, разумеется, по-польски. В то время у нас в семье говорили между собой только по-польски. Мама с папой иногда обменивались между собой несколькими фразами на литовском, наверное, чтобы не посвящать детей в некоторые дела. Он не проповедовал, не поучал, не показывал своего нравственного превосходства над другими. У него не было той торжественности, появляющейся у некоторых священников, когда им случится оказаться в обыденных житейских ситуациях. За столом любил пошутить, вел себя как самый обычный хорошо воспитанный человек, бесконечно добрый и скромный. Он никак не подчеркивал, что является Слугой Божиим, стоит ближе к Богу, нежели иные. С ним было просто общаться. Помню, однажды о. Малецкий вошел в нашу квартиру, задержался в дверях и с милой улыбкой сказал: «О! Мой длинный нос чует, что будут пышки!» Ему всегда нравилось любое угощение. Он неизменно хвалил все блюда, и потому они с каждым разом казались все вкуснее и вкуснее. Когда он уходил, все провожали его к дверям и целовали ему руку. У нас бывали и другие гости, прежде всего к нам приходили поляки, и дома мы говорили только по-польски. Однажды к нам пришли супруги – полька Клима Трончинская с мужем, русским. Они оба были драматические актеры. Они показали нам сценку, читали что-то из Чехова. Конечно, собравшиеся говорили по-русски. О. Малецкий внимательно слушал, с волнением, говорил тоже по-русски, с легким и очень приятным акцентом. Хорошо это у него получалось. В тот вечер он ушел раньше всех, и нам стало казаться: чего-то не хватает, хотя он был всегда скромен и вел себя, как самый обычный гость». 

Юрий Маковский рассказывал о своем Первом Причастии: «Наступил этот важный день. Я как теперь помню, мы наняли извозчика, потому что жили далеко от Песков и, празднично одетые, торжественно поехали в храм. Там я впервые увидел о. Малецкого вблизи, а я о нем много слышал дома. Это был человек, который произвел на меня большое впечатление – так что и спустя почти семьдесят лет он стоит у меня перед глазами. В фиолетовой сутане, и в такого же цвета шапочке на голове. Я подошел к нему (мне тогда было 7 лет) и вдруг перепугался. О. Малецкий это заметил, положил руку мне на плечо, посмотрел своим проницательным взглядом. Улыбнулся, пошутил о чем-то, и мой страх весь куда-то пропал. Я почувствовал себя легко и уверенно, увидел перед собой человека из какого-то иного мира, мира только добра и любви. До сегодняшнего дня я нахожусь под впечатлением очарования, которое тогда испытал». 

Геновева Кузнецова рассказывала: «Зимой мы очень любили кататься с ледяной горки. Кто-то на санках, другие стоя на ногах, третьи на куске кровельной жести лихо съезжали с горки и летели почти через весь парк. Священники терпеливо это сносили, с любовью к нам относились. Наши забавы сопровождались веселыми криками и визгом. Вход в церковь для прихожан был с улицы, с 1-ой Роты, а священники, служившие Св. Мессу, входили в ризницу со стороны парка. Помню, однажды я съехала с горки на своем куске жести и несусь прямо одному священнику под ноги. Он остановился, внимательно на нас посмотрел и пальцем сделал знак, чтобы я подошла. Я и подошла. «Как так можно? Мамочка тебя точно не похвалит. Смотри, все пальто в снегу и льдинках, так недолго его и порвать», – стал он мне мягко выговаривать. Но мой вид свидетельствовал, что я девчонка-постреленок, и поэтому священник решил, что одних только слов будет недостаточно, схватил меня за ухо и легонько потянул. «И мама тебе уши надерет за такие выкрутасы, – мягко продолжил он. – Нельзя волочить пальто по земле». Это «наказание» мне показалось нежнейшей отеческой заботой, и исполнило меня каких-то райских ощущений. Но и стыдно мне тоже стало. Отец, кажется, увидел это и отпустил мое ухо. Я схватила его руку и поцеловала. Он меня прижал к себе и обнял. Через минуту он спокойно ушел. Дети, стоявшие неподалеку, молча наблюдали эту сцену. Как только священник отошел подальше, они окружили меня и загалдели: «Ты что? С ума сошла? Ты же прямо на него летела! Это же отец Малецкий!» В их голосах слышалось глубокое уважение, которое они питали к священнику. Честно сказать, я раньше никогда его так близко не видела, и не смогла бы его отличить от других отцов, которые там ходили. Но его имя было мне хорошо известно, я его часто слышала от других. Его всегда упоминали с искренней любовью. А еще, бывало, летом отец Малецкий, который тогда служил в прокафедральном храме, опять пойдет через парк. Завидев его, дети часто выбегали ему навстречу. А он, бывало, распахнет объятья, сгребет нас в охапку и обнимет. Оставшиеся дети подбегут, и сами стараются его обнять и к нему прижаться. Так вот любили его. А он только горевал, что руки коротки, и никак не обнять всех детей и не прижать к себе».

о. Кшиштоф Пожарский

Наставник страдающих

Еп. Антоний Малецкий (1861-1935) жил в Советской России во времена, весьма трагические для Церкви, для духовенства же – исполненные страданий. 

После большевистского переворота 1917 г. из Петербурга, опасаясь жестокой тирании, выехали многие священники, но о. А. Малецкий об этом даже не помышлял. Он хотел до конца оставаться на своем священническом посту.

Летом 1919 г. большевики национализировали Ремесленно-воспитательные учреждения для мальчиков, основателем которых он был и которыми руководил долгие годы. В продолжение всего лишь одного дня были совершенно уничтожены плоды его многолетних трудов на ниве благотворительности, которой он отдал тридцать лет своей жизни. Им была создана огромная фабрика-школа (так называли его Учреждения), где перед национализацией обучалось почти 800 мальчиков и девочек. Потому-то он так страдал, исхудал, болезненно переживал, что его лишили возможности руководить заведениями, основанными им для блага юношей и детей. Несмотря на это, о. Малецкий принял вызов времени. Не опустил рук, поселился в комнатке при каплице, прежде служившей воспитанникам его Учреждений. Желание быть ближе к детям, собирать их у себя и учить истинам веры руководило им. Трудясь во благо вверенных ему детей, он никогда не щадил своих сил. Почти совершенно не думал об отдыхе, повторяя: «Отдохнуть – что ж, может быть, это и добрый совет, но сейчас нужно работать. Однажды настанет время вечного отдыха, если такова будет воля Божия». 

После 1917 г. он сознательно вступил на путь мученичества, поскольку того требовало его священническое служение. Не страшился подвергать свою жизнь опасности преследований, даже смерти. Был свидетелем того, как многих священников репрессировали, сослали в ГУЛАГ и лишили жизни. Он организовал тайное обучение молодежи истинам веры, несмотря на изданный 21.01.1921 г. Советской властью декрет, запрещавший изучение религии до 18 лет. Религиозное обучение детей и молодежи религии было объявлено государственным преступлением, причем жестоко каравшимся. Он же совершенно сознательно не подчинился столь безбожным требованиям большевиков и был готов отправиться в лагерь или на смерть, ежеминутно защищая веру и христианскую нравственность. 

Еще в царское время, будучи в 1886 г. приходским викарием, о. Малецкий за защиту прав Церкви был приговорен к шестимесячному заключению в доминиканский монастырь в Аглоне. После смерти настоятеля своего прихода Александра Сипайлло о. Малецкий не счел возможным отдать ключи от церкви Пресвятой Девы Марии в Минске новому настоятелю, назначенному на должность не митрополитом, а светскими властями. 

Его несгибаемая воля и пастырские труды в период, предшествовавший 1917 г. привели к тому, что он вместе с другими обвиняемыми оказался в 1923 г. на скамье подсудимых во время московского процесса католического духовенства Петербургского деканата. За свою «контрреволюционную деятельность» был приговорен к 3 годам лишения свободы. После освобождения из тюрьмы и возвращения в Ленинград не оставил священнического служения. Престарелый пастырь, выпущенный из подвалов ЧК, нашел в себе достаточно сил для труда и борьбы в Винограднике Господнем. 

В 1921—1928 гг. трижды, стремясь пополнить ряды священников, пытался организовать тайную семинарию и не переставал материально помогать духовенству, заботясь о собратьях по служению, так же, как и он сам, переживавших трудные дни. Для всех был опорой, не страшился поддерживать связи со священниками и епископами за рубежом, был неизменно послушен своим настоятелям и поддерживал их решения, даже если и имел свое собственное отличное мнение. 

В 1926 г. принял (причем добровольно, видя в этом прежде всего волю Божию) еще один крест на свои плечи,тем самым увеличив свои страдания, – был хиротонисан во епископы и назначен Апостольским администратором Ленинграда. 

Свою собственную жизнь, без остатка, с самого начала своего служения, он посвятил служению детям из бедных семей и сиротам. После большевистского переворота отдал свое сердце прихожанам и всем нуждающимся. Его пастырская ревность не была подорвана: в продолжение многих часов подряд он исповедовал, служил Св. Мессу в разных храмах и часто проповедовал, несмотря на преклонный возраст и слабое здоровье: он уже перенес два инфаркта. 

Все четыре года своего епископства он прожил, ожидая ареста и заключения в тюрьму. За ним следили, производили обыски и постоянно устраивали провокации, сопровождавшиеся унижением, но он не давал себя сломить и мужественно шел своим крестным путем. Советские власти просили его покинуть Ленинград «ради его же блага», но он не хотел сделать этого по своей воле. Неоднократно ему предлагали выехать за границу, но он неизменно отказывался. 

Большевики боялись его необычайной активности, которая не давала ему опускать руки, но заставляла вновь и вновь браться за работу, несмотря на систематическое и постоянное разрушение его трудов безбожным режимом. 

Он был настоятелем прихода Пречистого Сердца Пресвятой Девы Марии в Ленинграде (ул. Кирилловская, 19), особенно внимательно относился к духовным нуждам своих прихожан и очень переживал, видя, как много верующих отдаляется от Бога. Изо всех сил он защищал свою маленькую каплицу от закрытия. В проповедях настаивал на соблюдении церковного права, в особенности ратовал за возможность обучения детей основам веры. Сознательно занимался таким образом «антисоветской деятельностью», отдавая первенство закону Бога перед законом человеческим. Не желал подчиниться безбожным законам, что могло для него завершиться весьма трагически. 

После своего последнего ареста в 1930 г. всю «вину» за свою «антисоветскую деятельность» он взял на себя. Никого из тех, кто в тот момент еще был жив, он не подверг опасности ареста, ибо не назвал их имен. Во время допросов в прокуратуре держался очень достойно. Был приговорен к ссылке в отдаленный край в Восточной Сибири, населенный бурятами. Ссылка была самым легким наказанием в СССР, но для 70-летнего священника, пережившего два инфаркта, она могла оказаться невыносимой. 

Он жил в крестьянской избе, был болен и тратил много сил, чтобы выжить ради блага других. Чтобы заработать на хлеб и кров над головой, ему приходилось трудиться. В письмах из ссылки он писал, что думает о смерти, что хочет здесь завершить свою деятельную жизнь, но во всем предается воле Божией. Одиночество лишь усилило в нем любовь к Богу и, несмотря на чрезвычайно трудные условия жизни (страдая от холода в суровые зимы, от гнуса – летом), он не роптал. Постоянное ощущение голода, помноженное на личные переживания и унижения, – страшное мучение, но он переносил его достойно. Необходимы сильная вера и пламенная любовь, чтобы вынести все это и не сломаться. К жизни еп. Малецкого очень подходят слова ап. Павла: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность…» (Рим. 8. 35). 

Тяжелые бытовые условия не смогли лишить его душевного равновесия и доброжелательности, и он во всем полагался на Провидение Божие. Скорее он позволил бы себе забыть обо всем и все потерять, лишь бы только принадлежать Христу. На все он смотрел глазами вечности. Ему выпало жить в непрестанном страдании, как и Христу, и подобно Христу, постоянно пребывать в своем Гефсиманском саду. В сердце носил он жертву Христову и «сораспялся Христу» (Гал. 2. 19). 

Можно быть уверенным, что еп. А. Малецкий принес себя в жертву и за поруганную Церковь в Советской России, и за вверенное ему Богом стадо. Он был готов умереть в одиночестве и изгнании. Все что имел, он отдавал Богу: здоровье, силы и память, которую постепенно начал терять. 

После трех лет ссылки, в январе 1934 г., он смог возвратиться в Ленинград. Там он хотел продолжить свое служение и мечтал умереть среди своих прихожан. Однако польские власти, как церковные, так и государственные, захотели, чтобы епископ приехал в Польшу. Они надеялись, что там он поправит свое здоровье и выступит свидетелем гонений на Церковь в большевистской России. Епископ же не хотел оставить свою паству, говоря, что не может оставить верующих, поскольку у них не осталось священников. И все же согласился на выезд, когда ему сообщили, будто сам Папа просит его прибыть в Рим и дать отчет о положении Католической Церкви в России. Пойдя на этот небольшой обман, его вывезли, спасая от преследований и гонений. Ненадолго его приютило Отечество, чьим верным сыном он был, хотя и родился в Петербурге. Уже будучи тяжело больным, до предела истощенным, все заметнее теряя память (часто он уже не узнавал знакомых), епископ в течение восьми месяцев находился в варшавском госпитале сестер св. Елизаветы. Он был уже так слаб, что не мог служить Св. Мессу, и лишь несколько раз, с помощью других людей, совершил ее. 

Епископ А. Малецкий – свидетель жертвы, принесенной без остатка за ближних. Он умер 17 января 1935 г. как узник Христов и мученик за веру. Свои страдания, как физические, так и нравственные, он переносил, имея перед собой цель – возможно более совершенное исполнение воли Божией, чтобы тем самым раскрыть свою истинную любовь. Такой христианский образ жизни делает его истинным исповедником и мучеником, поскольку нужно значительно больше героизма, чтобы в продолжение ряда лет трудиться сверх меры, переносить страдания и муки Христовы, одиночество, голод, чем превозмочь краткое страдание, связанное с пролитием крови. 

Восемнадцать лет страданий и опустошения, иногда настоящего нищенства, не сломили героического старца. Его апостольское рвение сочеталось с неизреченной мукой и страданиями, которые подорвали только его физические силы и здоровье. Прекрасны были последние мгновения этого мученика и исповедника Христова, как прекрасна была его жизнь, полная трудов, героической святости и многочисленных страданий. Он отдал Богу все, в молодости отказавшись от службы царю, но избрав служение Царю Небесному. Всю свою мученическую жизнь он оставался самим собой. Неизменно спокойный, кроткий, умиротворенный, не ропщущий на судьбу, он приходил к ближним со словами утешения. Для многих стал образцом человеческого достоинства и христианского отношения к страданию. В свое время кто-то назвал епископа А. Малецкого «наставником страждущих», пусть он таким и останется в нашей памяти.

о. Кшиштоф Пожарский